Неточные совпадения
Вы увидите, как острый кривой нож входит
в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит
в чувство; увидите, как фельдшер
бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит,
в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не
в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным
боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну
в настоящем ее выражении —
в крови,
в страданиях,
в смерти…
— Нетление плоти! — кричал он. —
Бой с дьяволом!
Бросьте ему, свинье, грязную дань! Укрощай телесный бунт, Петя! Не согрешив — не покаешься, не покаешься — не спасёшься. Омой душу!
В баню ходим, тело моем? А — душа? Душа просит бани. Дайте простор русской душе, певучей душе, святой, великой!
Самолюбие, сознание человеческого своего достоинства, чувство долга, наконец, не позволяют мне смалодушничать,
бросить все, признать себя побежденным и бежать отсюда; я еще борюсь пока и буду бороться, но борьба подчас чересчур уже тяжела становится — тяжела потому, что бесцельна, потому что этим донкихотским
боем с ветряными мельницами только свое я, свое самолюбие тешишь, а
в результате бокам твоим все же больно!
Особенно же все возмущались Штакельбергом. Рассказывали о его знаменитой корове и спарже, о том, как
в бою под Вафангоу массу раненых пришлось
бросить на поле сражения, потому что Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным поездам; две роты солдат заняты были
в бою тем, что непрерывно поливали брезент, натянутый над генеральским поездом, —
в поезде находилась супруга барона Штакельберга, и ей было жарко.
Семеновцы и преображенцы, эти потешники царя
в играх и
боях, одушевленные примером своего державного капитана, настигают, обхватывают их, впиваются
в бока их крючьями, баграми,
бросают на палубу гранаты, меткими выстрелами из мушкетов снимают матросов с борта, решетят паруса.
Начался смертельный
бой. Поляки защищались, как львы. Битва продолжалась
в течение двенадцати часов. Кровь лилась рекой, стоны, вопли, мольбы, проклятия и боевые крики стояли гулом, сопровождаемые барабанным
боем, ружейной трескотней и пушечными выстрелами. На общую беду своих, многие, спрятавшиеся
в домах, стали оттуда стрелять,
бросать каменьями и всем тяжелым, что попадалось под руку. Это еще более усилило ярость солдат.
Он спрыгивает с лошади,
бросает ее, исторгает из земли первое русское знамя, не охраняемое никем (даже шведские артиллеристы с банниками принимают участие
в рукопашном
бое), и
в несколько мгновений ока переносится близ сражающихся.
А ты, Кутайсов, вождь младой…
Где прелести? где младость?
Увы! он видом и душой
Прекрасен был, как радость;
В броне ли, грозный, выступал —
Бросали смерть перуны;
Во струны ль арфы ударял —
Одушевлялись струны…
О горе! верный конь бежит
Окровавлен из
боя;
На нём его разбитый щит…
И нет на нём героя.
Давыдов, пламенный боец,
Он вихрем
в бой кровавый;
Он
в мире сча́стливый певец
Вина, любви и славы.
Кудашев скоком через ров
И лётом на стремнину;
Бросает взглядом Чернышёв
На меч и гром дружину;
Орлов отважностью орёл;
И мчит грозу ударов
Сквозь дым и огнь, по грудам тел,
В среду врагов Кайсаров.